Я закрыла компьютер, чтобы не отвечать на вопрос подруги. Потому что мне стыдно. Потому что я не понимаю, чем помочь и как. Если он из этого интерната в Павловске, то я начиталась о нем такого, что через интернат помогать бы остереглась. Мне стыдно, потому что через пять дней в Давосе президент моей страны будет говорить о модернизации, а совсем недавно он долго говорил о детях в своем президентском послании. И вот я прячу фотку истощенного ребенка в больнице родного города президента и премьер-министра России. И мне легче соврать, что да, это Дахау.

В этом городе «Газпром» готов строить небоскреб за миллионы долларов. В этом городе и в стране «Газпрома» есть ребенок, похожий на узника концлагеря. В этом городе сосулькой убивает несчастного сироту. Ну вот как вписать это все в одну картинку? С каких колен встала страна, в которой все это происходит одновременно?

Он такой один, этот мальчик, у которого видно каждое ребро? Или есть еще такие дети? Почему нельзя открыть двери и войти в этот интернат и просто посмотреть, что там делается? Вот сейчас, после этой фотографии, выложенной в сети. Может быть, мальчик там, может быть, ему лучше быть в больнице. Плевать на разрешения и запреты, надо просто открыть двери, зайти туда и понять, в каком состоянии там дети. Почему мне рассказывают про проверки интерната, недочеты и учтенные недочеты? Почему третий день никто не может ответить, где мальчик? Этот мальчик из этого интерната? Есть там другие такие же мальчики и девочки? Почему Астахов срывается и летит к черту на рога, когда надо в очередной раз прижучить иностранцев за плохое обращение с усыновленным в России ребенком, и почему он не рассказывает мне еще вчера из Питера — кто этот ребенок, какой у него диагноз, где и с кем он живет, есть ли у него родители, как его лечили в больнице, кто его привез в больницу, какая помощь ему требуется? И почему, ну почему он исчез из больницы, как только в интернете появились его фотографии? Кому и что надо скрывать? Его мучили, морили голодом, над ним издевались? Если нет, то кто, как и почему его забрал от врачей и где прячет?

Потом подруга уйдет, я снова открою компьютер. Картинка будет такая. Слева на экране ребенок, та самая фотография из больницы, а справа — южный дворец премьер-министра на сайте Ruleaks. И вот что я скажу.

Я видела умиравших от голода детей в Африке, я видела обезвоженных детей в Эфиопии, я видела детей, умиравших от страшных болезней, я даже видела детей, убитых во время переворотов, путчей, войн. Я обычная женщина. У меня есть ребенок. Ничего страшнее собственной беспомощности, когда у тебя на глазах страдают или умирают дети, не может быть. Если в руководстве страны люди, которым это не больно, которые могут спокойно смотреть на фотографию мальчика в питерской больнице, они должны уйти. Или их вынесут в неудобной для них позе. Это только кажется: где власть и где этот бедный ребенок. Так кончали все те режимы, в чьих странах я видела страдания детей. Все без исключения. В лучшем для них случае правители этих стран бежали, в худшем были уничтожены обезумевшим от издевательств народом.

Если руководители моей страны не видели эту фотографию, они должны уйти, потому что они руководители страны и обязаны знать больше, чем я. Если они видели эту фотографию, а мы до сих пор не знаем, кто этот мальчик, откуда он и где он сейчас, они должны уйти, потому что худшее качество лидеров страны — равнодушие и бесчеловечность.

Или истощенные дети и сосульки-убийцы — или дворцы. Или это бедная и несчастная страна, которая не может спасти своих детей, — или это залитая нефтью и газом страна, где премьер может позволить себе любой дворец. Это две разные страны. Мальчик на фотографии живет не в той стране, в которой живет Путин и где строят вот такие дворцы. Сирота, убитый сосулькой в родном городе нашей власти, — это совершенно не пиарошная, а реальная история о том, чем заканчивается родина.

Вот так и смотрю на фотки слева и справа. Я совсем атеистка. Но точно знаю, что каждому рано или поздно воздастся — и за страдания, и по делам его.

Наталия Геворкян